Петрович 23

Весна ее жизни

Снег теперь уже не тот,
Потемнел он в поле.
На озерах треснул лед,
Будто раскололи.
Облака бегут быстрей,
Небо стало выше.
Зачирикал воробей
Весело на крыше.
Все чернее с каждым днем
Стежки и дорожки,
И на вербах серебром
Светятся сережки.

С.Маршак

Каждый день весна отмечалась каким-то новым штрихом. Стремительно таял снег, и там, где еще вчера громоздились почерневшие от солнца сугробы, сегодня плескалось маленькое озерцо. Воробьи спешили воспользоваться этой метаморфозой воды и устраивали возле луж веселую возню. До зеленых листочков было еще далеко, но вербы уже оделись пушистыми желтоватыми кисточками, и в воздухе горько пахло их цветом. Важно расхаживали по проталинам грачи, в очередной раз гордясь первенством объявления нового времени года. И над всей этой картиной ярко-ярко сверкало на синем безоблачном небе солнце.

Удивительно, но душа слабо откликалась на призывы весны. Видимо, еще не пробудилась от зимней спячки, еще спала. «Авитаминоз, что ли», - думал Петрович, пытаясь как-то расшевелить себя, заставить жить сообразно с пробуждающейся природой. Сезон подледной рыбалки он закончил в этом году рано, еще можно было ловить и ловить: лед за долгую зиму нарос толстый и гарантировал относительно безопасный выход. Но уж больно не хотелось смазывать впечатления от последней удачной рыбалки на озере Плотово, где Петровичу с друзьями посчастливилось напасть на фантастический клев мерной плотвы. «Вот уже и рыбалка не манит – старею», - в шутку подумал Петрович. Вспомнив французскую пословицу об аппетите, который приходит во время еды, Петрович уже готов был уехать в ближайшие выходные встречать весну в Акулиху, как вдруг получил приглашение на день рождения.

Передал приглашение коллега Петровича Олег, жена которого работала вместе с новорожденной – Аллой. Когда-то давным-давно Алла и Петрович чуть не влюбились друг в друга. Еще бы немного времени, и дружба их неминуемо переросла бы во взаимное влечение, а там, чем черт не шутит, и в любовь. Но к счастью или к огорчению, но молодого Петровича призвали в армию, и роман так и не состоялся. К приходу Петровича на гражданку джульетта вышла замуж и завела ребенка, и молодые люди остались друзьями. К моменту описываемых событий и Петрович, и Алла расстались со своими «половинками», а Алла успела найти еще одну, выйдя замуж вторично. Виделись друзья по-прежнему редко – на чествовании кого-нибудь из общих знакомых.

Петрович никогда бы не променял встречу весны на застолье в суетном городе, но в том то все и дело, что справлять свой день рождения Алла позвала не в душную квартиру и не в прокуренное кафе, а на турбазу, стоящую на берегу окского притока – реки с человеческим именем Сережа. Возможность побыть два дня на незнакомой реке заинтриговала Петровича, и он дал согласие на участие в мероприятии. Над подарком долго не думали: вскладчину с Олегом и его супругой купили немудрящие золотые сережки.

В компании набралось человек тридцать, так что подошедший автобус заполнили почти полностью. Ехали с песнями и конкурсами – в коллективе нашелся профессиональный массовик-затейник, и путь не показался ни длинным, ни скучным.

Прямо перед базой проехали по мосту – река, еще не вышедшая из берегов, но уже без ледового покрова, была метров тридцать в ширину. На что надеялся Петрович, когда брал с собой телескопическую удочку – сказать трудно. Опыта ловли поплавочной снастью в это время года у него не было никакого, а на Сереже он вообще оказался впервые. Взял он «дежурную» снасть не потому, что хотел поймать рыбу, а потому, что хотел ее ловить, быть внутри Природы, оправдывая свое в ней нахождение самим фактом рыбной ловли. Рыбак твердо решил не употреблять вечером спиртного, чтобы, не дай бог, не разгуляться и не проспать потом свой первый выход сезона открытой воды.

По рассказам знакомых Петрович знал, что Сережа не особо богата рыбой: удобство подъезда, густонаселенность берегов и собственные незначительные размеры не предполагали в ней большого поголовья рыбьего стада. Но Петровичу это было и не важно! Быть на реке с удочкой – уже счастье для человека, всерьез увлекающегося рыбной ловлей, и наш герой в томительном волнении ждал свидания с новой знакомой.

Гости уже успели пройти некую экскурсию, ознакомившись с достопримечательностями небольшой турбазы, где предстояло провести сутки и вдохнули первую порцию пьянящего весеннего воздуха, а виновницы торжества все еще не было – запаздывала. Особо беспокоился массовик-затейник – лысоватый дядечка лет под пятьдесят со смешной бородавкой на носу. Видимо, он хорошо себя чувствовал только в сконцентрированной компании: в автобусе или за столом, когда мог проявить свои лучшие качества. В общении же тет-а-тет молодящийся шут выглядел крайне неестественно, изрекая шаблонные фразы излишне громким голосом, активно жестикулируя и закатывая глаза. Гости попеременно шарахались от гиперобщительного чудака. Петрович тоже, направляясь к реке на разведку, старался выдерживать траекторию движения таким образом, чтобы не попасть в зону досягаемости затейника. И все же не рассчитал, попал в поле зрения нового знакомого.

-         Петрович, да-ра-гой, подь сюды! – радостно раскрывая объятия пропел шут не то с кавказским, не то с украинским акцентом и, совершенно справедливо полагая, что Петрович и метра по направлению к нему не сделает, быстрыми шагами сам посеменил навстречу.

-         Послушай, Петрович, ведь ты охотник, да? Я знаю, мне говорили, не отпирайся!

-         Вообще-то больше рыболов, но иногда и с ружьем…

-         Ага, рыбак рыбака видит издалека! – изрек артист древнюю присказку с таким видом, будто только что ее сочинил, многозначительно подняв для пущей важности указательный палец. И, перейдя на шепот:

-         Слышишь, Петрович, за рекой глухарь поет! - И еще тише, как будто токующая птица могла его услышать:

-         Жаль, что я ружья не захватил, а то бы прямо сейчас подкрался «под песню», да и снял косача первым выстрелом. Ты меня, как родственная душа, я уверен, понимаешь!

-         Как же, понимаю, - не стал спорить Петрович, отмечая про себя, что охотник назвал глухаря «косачом», как принято называть за длинные хвостовые перья тетерева. – Только не слышу ничего.

-         Да как же? Вот, опять.…Слышишь?

-         А-а-а, теперь слышу, Он! – утвердительно кивнул Петрович, и в самом деле услышав голос птицы, доносящийся из-за реки. Токующей птицей был лесной голубь, но Петрович не стал вступать в бесполезные прения с «натуралистом».

Затейник, довольный произведенным эффектом, только было попытался развить успех своего охотничьего авторитета, как на территорию с бибиканьем въехала дорогая иномарка. Прибыла именинница.

Удивительна способность женщин делать себя красивыми. Большую часть своей повседневной жизни женщина может быть «серой мышкой», но, «выйдя на тропу войны» и пустив в ход бесчисленные косметические средства и «волшебную одежду», скрывающую недостатки и подчеркивающую достоинства, может стать, пусть ненадолго, принцессой (а то и королевой) из сказки. Бойся тогда мужик, попавший под обаяние амазонки – в мгновение ока будет покорено самое свободолюбивое  сердце.

Алла выглядела великолепно. Осознание своей неотразимости добавляло еще больше шарма, и все слова, которые говорили за столом мужчины, воспевая ее красоту и обаяние, были восторженными и торжественными.

Петрович, посаженный королевой бала по причине отсутствия законного супруга (некстати приболевшего) рядом с собой, чувствовал эти волны обаяния и был изрядно смущен. Тосты следовали за тостами, а когда подошло время поздравлять Петровичу, ему уже не осталось красивых слов и лозунгов, расхватанных предшественниками.

Петрович, жалея, что дал зарок со спиртным, помогающим в подобных случаях развязать язык, попытался было уйти от темы женской красоты, начал о дружбе, перешел к равенству полов и, вконец запутавшись, банальнейшим образом подытожил:

-         За самую обаятельную и привлекательную – нашу Аллу!

Подвыпившая компания закричала «ура» и заглушила звоном рюмок и бокалов стук сердца смущенного Петровича. А вот Алла не собиралась ставить «зачет» тостующему. «Петрович, времени тебе – десять минут. Чтобы через десять минут придумал тост, который каждый член компании запомнит на всю свою жизнь!» Сказано было веско. Задача поставлена нелегкая, но и награда была высокой – это Петрович узрел в глазах подруги.

Через несколько минут по просьбе именинницы принесли открытую бутылку выдержанного массандровского вина, содержимое которой она тут же вылила в вазу из-под фруктов.

-         Дамы и господа! Только что вы говорили мне то, что как вы считаете, говорить нужно, что, так сказать, соответствует настоящему моменту и должно быть мне, по-вашему, приятно. Вы в этом преуспели, большое вам всем спасибо! А теперь я прошу, чтобы вы сказали мне то, что вы думаете. Пусть ваши слова будут не такими красивыми и легкими. Пусть они будут трудными, но по-настоящему искренними. Для пущей важности ритуала каждый тостующий будет брать вот этот импровизированный кубок с прекрасным терпким вином, и делать из него столько глотков, сколько посчитает нужным. Первое слово предоставляется… Петровичу.

Странное дело, но теперь Петрович совершенно не волновался. Он знал о чем будет говорить.

-         Если бы пятнадцать лет назад я полюбил эту женщину… а потом – не знаю, какой ценой – заставил бы ее полюбить себя, у меня бы не было этой минуты…

Необычное начало тоста обратило на себя внимание, и над столом воцарилась тишина. Все способные чувствовать угадали в тоне, каким были сказаны слова, что сейчас произойдет нечто особенное.

-         Мы, скорее всего, поженились бы и родили детей. Мы, наверное, привыкли бы друг к другу: я к ней, она – ко мне, и утратили бы чувство восхищения друг другом… И чувство притяжения друг к другу… Я счастлив, что того, что могло произойти пятнадцать лет назад -  не произошло. Я рад, что мы ничего не испортили. Пью за свободу и любовь. В доказательство искренности своих слов делаю этот глоток вина.

Петрович поднял тяжелую вазу, и, приложившись, выпил ее до дна. Молчание компании сменилось аплодисментами и криками «браво», как если бы Петрович выступал на подмостках театра. Затейник, подхватив тему, оперным голосом запел: «Мне нравится, что вы больны не мной!» А Алла только удовлетворенно кивнула, как будто именно таких слов от Петровича и ждала.

Вино ударило в голову, кровь закипела в жилах. Время уплотнилось и полетело. Петрович как будто одновременно жил несколькими жизнями: в одной танцевал, выделывая ногами замысловатые «па», в другой пел под гитару, в третьей – вел задушевные беседы с Затейником, оказавшемся при ближайшем рассмотрении не таким уж пустым человеком. И все время искал глазами ту, которая ввергла его в этот круговорот, в эту карусель меняющихся картинок, а, найдя, чувствовал, как чаще начинает биться сердце и радостью наполняется существо. Наполненный этой радостью, Петрович декламировал стихи и пел, как давно уже не пел и не читал стихов…

Утро было непростым – выпитая ваза вина давала о себе знать головной болью. Но эти утренние симптомы весело проведенного вечера не убили желания идти на реку. Быстро одевшись, Петрович спустился на первый этаж. В банкетном зале никого не осталось, и он был этому обстоятельству рад. Прихватив бутылку минеральной воды, вышел на улицу.

Господи, как хорошо! Свежий сосновый воздух едва не вызвал головокружения. Раннее утро Петрович проспал, и солнце уже вышло из-за леса на другом берегу реки.

Река… Что за тайны скрываешь ты? Ведь наверняка бываешь ты самой разной: то милосердной и щедрой, то неприветливой и скупой - хоть и молятся тебе рыбаки и в дождь, и в мороз, и в зной выпрашивая свою, часто более чем скромную, добычу. И что за жертвы покоятся на твоем дне? Блесны, лески, груза – не в счет, ведь есть и более страшная дань. Каждый год тонут люди, но каждый год им на смену, подвластные древнейшему инстинкту, приходят другие. Чье место занял я, первый раз придя на эту реку? Хорошего ли, плохого ли человека – река молчит. Так и не надо пытать ее расспросами, портить ей настроение накануне самого важного события – разлива, накануне очередной весны ее жизни.