Петрович 18

Петрович и три мушкетера
 

И в дымке розово-лиловой

Рассвет уже гасил звезду,

И суетились рыболовы,

Как стаи галочьи на льду…

Н. Старшинов

Жизнь ведь тоже только миг…

Б. Пастернак

С нетерпением ждал Петрович становления льда. Сезон открытой воды выдался необычайно долгим: рыболов с апреля по ноябрь бороздил воды Волги близ села Акулиха, сначала на резиновой лодке, а потом на купленном у соседа «Прогрессе» под мотором. Немало было добыто спиннинговых трофеев: зубастых щук, горбатых окуней, увесистых судаков и серебристых жерехов… было что вспомнить и чем похвастать в кругу друзей – таких же увлеченных рыболовов, как он сам. Но шло время, и спиннинговая ловля начала прискучивать Петровичу. Не зря благодарил он Судьбу, позволившую ему родиться в Средней полосе России, где есть возможность в одинаковой мере наслаждаться и прелестями лета, и благами зимы. Так какой смысл утюжить мрачные воды Волги где-нибудь в месте сброса воды теплоцентрали спиннинговыми приманками, рискуя разломать на морозе дорогой углепластик, если есть возможность пробежаться по первому звонкому льду с пешней и поиграть с матерыми окунями в увлекательную игру «А ну-ка отними блесну»?

В феврале, когда рыбе станет плохо от недостатка кислорода и будет она вялой, пойдет Петрович на лед с тонко настроенными балалайками и будет терпеливо и настойчиво предлагать рыбе то мотыля, то чернобыльника, то червя, а сейчас – сейчас наступило время блесны, и рыболов торопился открыть сезон охоты на полосатого.

Торопился, понятное дело, не один. Вместе с ним первого льда ждали три его друга, и так же как Петрович, с замиранием сердца слушали прогноз на предстоящие выходные: будет ли долгожданный мороз, встанет ли лед на Волге?

Прогнозы были неутешительные: слабенький морозец не позволял надеяться на становление прочного льда. Но, как известно, погоды лучше ждать у моря, а потому на городской штаб-квартире у Николая решено было в Акулиху ехать и сезон открывать. Петрович должен был отправиться рейсовым автобусом в пятницу вечером, чтобы, натопив избу, встретить компанию утром в субботу.

И натопил. Натопил так, что угорел чуть не до смерти. Огонь развел, как обычно, с одной спички, и сырая русская печь, немного покапризничав, вскоре с аппетитом проглатывала березовые дрова. Петрович, попив с дороги чаю, побежал к соседу узнать: какие заливы-протоки замерзли и как идут дела у местных рыбаков. Оказалось, что самые дальние, рыбные заливы еще не доступны, и рыбацкая братия довольствуется ловлей окуня под горой – под крутым акулихинским берегом.

Ну, под горой, так под горой, тем более, что по словам соседа, ловили местные немало: по 4-6 кг среднего окуня. Попадались и «мамки» в полкило весом. Ободренный хорошими  вестями, Петрович попрощался с соседом и поспешил домой: скутывать прогоревшую печь. И недосмотрел: в куче красных угольков спряталось недогоревшее, тлеющее полено. Закрыв заслонку, Петрович лег с книжкой на диван и попытался углубиться в чтение. Но книга была скучненькая, если не сказать – нудная, и по этой причине Петрович вскоре потерял нить рассуждений автора, выключил свет и заснул.

…Снилось ему, что он идет по зимнему ночному лесу, и одетые снегом елки угрюмо молчат, будто предсказывают беду. Очень хотелось обернуться – не сзади ли грозит опасность  -  но оборачиваться было стыдно, и Петрович только ускорял шаги. От быстрой ходьбы стало вскоре трудно дышать. Внезапно что-то бросилось на него из-за елок и схватило за горло. Петрович, поборовшись, оттолкнул мохнатое теплое существо и проснулся. Проснулся, и понял, что угорел: горло саднило, в голову словно вогнали кол, а сердце гулко билось не на своем обычном месте, а где-то выше, там, где должны были быть легкие. На ватных ногах Петрович добрался до двери и вывалился из горницы в сени. Свежий морозный воздух вместо того, чтобы облегчить состояние, ударил молотом, и Петрович сполз по стенке на пол.

«Все, приплыл, - мелькнуло в голове, - сейчас будем умирать. Господи, как глупо!» Но то, что сразу не отключился, внушало надежду. К ранее обнаруженным симптомам добавилась тошнота: не на желудке – на душе стало муторно. Удары сердца переместились из груди в виски, раскалывая голову. Петрович вспомнил про цитрамон. Согнувшись в три погибели, и будто ношу какую обхватив руками собственный живот, пробрался к комоду и открыл аптечный ящик. Хорошо, когда в вещах царит порядок – таблетки нашел сразу. Одна, вторая, разжевать для быстрой усвояемости, запить водой, ага, теперь ждать фармакологического эффекта.

…Все тепло, ради которого чуть не костьми лег в собственном доме, улетучилось сквозь раскрытую дверь, но было не до тепла. Оставив дверь открытой и выдвинув печную заслонку, Петрович, свернувшись калачиком,  лег на диван и заставил себя заснуть.

Второе пробуждение было более веселым – от холода. До рассвета и приезда друзей оставался час, но Петрович понял, что заснуть больше не сможет и стал шарахаться по дому, занимая себя мелкими хлопотами: застелил диваны, поточил ножи, ввернул перегоревшую в сенях лампочку. От ночного кошмара остались только небольшая общая слабость и легкий, будто с похмелья, шум в голове, устраненный горячим крепким чаем с лимоном. Петровичу были до ужаса приятны эти мелкие домашние дела, из которых, в сущности, и состоит наша жизнь. «Представить не трудно, - думал рыбак, - вот сейчас лежало бы на этом самом диване тело, а меня бы уже не было.»

От мыслей о вечном Петровича отвлекли подъехавшие друзья. Хозяин был несказанно рад встрече и без обиды выслушал упреки по поводу отсутствия обещанного тепла в жилище, пообещав пораньше уйти со льда и натопить печть к возвращению рыболовов.

Наскоро перекусив (рыба ждет!) друзья поспешили к реке. По своим пристрастиям в зимней рыбалке друзья разделялись: Николай, высокий детина под два метра ростом, имел терпение ждать поклевки «крупняка» и мог часами бегать с блесной в поисках щуки. Рассудительный Сергей беготни не любил, обычно обстоятельно облавливал каждую лунку, предлагая рыбе разные мормышки и  насадки. Оптимистичный Влад был рыболовом-универсалом, а в тот день решил ловить самостоятельно изготовленным чертиком с подвесным тройником. Петрович в качестве «оружия» выбрал двуцветную красно-белую блесну с подвешенным на цепочке крючком. По замыслу изготовителей блесна должна была привлекать окуней к лунке, а крючок с шерстинкой служить последним аргументом в пользу приманки.

В компании давно сложилась традиция: поймавший больше всех имел право выбрать из коробок друзей по одной мормышке. Это обстоятельство придавало рыбалке особый оттенок, каждый мечтал быть «чемпионом Перволедья». Вид наполовину застывших заливов не разочаровал друзей. Несмотря на мягкий декабрь, льдом была скована довольно приличная акватория, в некоторых местах которой уже шла рыбацкая работа: ранними пташками готовились к ловле лунки.

«Сейчас и я налажу снасти,

А повезет мне – или нет,

Я все равно увидел счастье:

Такая ночь, такой рассвет!» -

Продекламировал Влад, быстрым шагом (попробуй-догони!) спускаясь к реке. «Да, ночь была и впрямь счастливая, - подумал Петрович, - еще немного и отправился бы в места вечной рыбалки!»

Движимые азартом, рыбаки пытались пройти как можно дальше в заливы. О мерах предосторожности, правда, не забывали, и идущий впереди Николай прощупывал тропу пешней: как только тяжелая железяка пробивала лед с первого удара, группа меняла направление движения. Вскоре пробрались в небольшой заливчик, с которого и решили начать поиски рыбы. Петрович, верный своей тактике, пробил сразу 4 лунки и начал по очереди их облавливать. Одна лунка, вторая, третья… Николай и Влад уже успели обрыбиться, по согнутой спине сидящего на ящике Сергея было непонятно: поймал тот или нет.

Вдруг сторожек на паузе между взмахами удильника дернулся, Петрович рефлекторно подсек и вытащил первого окуня нового сезона. Некрупный – граммов на сто, а сколько эмоций! Летом, бывая в этих местах со спиннингом, Петрович таких окуней игнорировал, а если они все же попадались – отпускал, благо спиннингом можно было поймать рыбу не в пример крупнее. Зимой – дело другое. Окунь размером с ладонь уже считался «зачетным» и переправлялся в рыбацкий ящик Петровича. Обычно по перволедью там, где попадался один полосатик, можно было рассчитывать на поимку еще нескольких, и Петрович упражнения «взмах-пауза» продолжил. Однако окуни не спешили выстраиваться в очередь за блесной, и рыбаку пришлось прорубить еще четыре лунки, прежде чем он наткнулся на стайку маленьких разбойников. Здесь он стал, наконец, свидетелем коллективного безумия: окуни кидались на блесну сразу, стоило ей зависнуть в водной толще. Но размер пойманной рыбы не радовал: все окуни были меньше ладони, а потому, когда клев на щедрой лунке прекратился, Петрович, подхватив ящик, пошел в соседний залив, где сидело человек пять местных рыболовов.

Не успел Петрович отойти от компании и ста метров, как сзади раздался какой-то шум. Обернувшись, Петрович на секунду замер: в полынье барахтался Николай! Бросив ящик с буром на лед, Петрович рванул к другу. Но помочь «пловцу» не успел: за время, пока преодолевал стометровку, Николай уже сам, без посторонней помощи, выполз на лед.

-         Коля, живой? – задал наиглупейший вопрос запыхавшийся Петрович.

-         Живой он, только без башки, он ее дома оставил, - съязвил Сергей.

-         Холодно, мля, - передернуло Николая.

-         Чего стоим? Дуй домой, шмотки запасные найдешь, хотя с твоим ростом все мало будет, – скомандовал Петрович, - Обратно не торопись, водки выпей, чаю вскипяти!.. – уже вдогон напутствовал друга.

-         Не будет он чай кипятить, сейчас переоденется, стакан примет и назад прибежит. Или нет, не так: сначала примет стакан, а потом переодеваться станет, - продолжал ерничать Сергей.

Живой пример Николая охладил наступательный порыв Петровича и, добираясь до намеченного заливчика, он сделал большой крюк, подальше обходя кажущиеся ненадежными места. Не доходя метров двадцать до группы рыболовов, Петрович сделал очередную серию из четырех лунок. За время пока шел и бурил, рыбаки выхватили из лунок несколько некрупных окуньков. «Занятно, - думал Петрович, устраиваясь на первой лунке, - крупный окунь здесь есть, а брать не желает. Будем искать!» Экспериментируя, Петрович насадил на подвесной крючок блесны глаз ранее пойманного окуня. Не успел сторожек успокоиться после первого взмаха, как, дернувшись, согнулся, Петрович подсек и понял, что наконец-то сумел соблазнить достойную рыбу: леска натянулась и дергалась в скинувших рукавицы руках. Есть!

Трехсотграммовый красавец окунь, изогнув хвост и раскрыв колючий веер, лежал на льду. Заволновалась, запела рыбацкая душа, захотелось закричать на всю округу что-нибудь древнее, бессмысленное, без слов передающее восторг, вызванный поимкой значительного трофея. Но рядом были не друзья – совсем незнакомые рыбаки – а потому Петровичу пришлось наступить на горло древней охотничьей песне и рыбалку продолжить.

После третьего окуня (поклевки следовали одна за другой) Петрович покосился в сторону местных – те не могли не заметить его успехов. Если бы дело происходило на «море» – одном из волжских водохранилищ, куда Петрович раньше, до покупки дома в Акулихе, ездил с друзьями рыбачить, его бы уже «обрубили», насверлив вокруг лунок и распугав рыбу. Почему-то на том огромном водоеме такой порядок вещей был нормой. Матерись - не матерись «обрубленный» рыбак, дело сделано, рыба распугана и «счастливчику» ничего не остается, как подниматься и искать новую стайку активной рыбы. Халявщики же (зачастую оборудованные мощными биноклями), посмеявшись над счастливчиком, ждали у новых лунок подхода распуганной рыбы и продолжали следить за коллегами-конкурентами. И как только кто-то начинал «голосовать» (подсекать) и «шить» (вываживать рыбу)  - тут же снимались с насиженного места и со всех ног бежали «на помощь», бурили чуть не под ящиком у нового удачливого рыбака.

Один раз Петрович стал свидетелем совсем уж бессовестного поведения рыбака на море. По традиции (здоровье позволяло) пробив подряд четыре лунки на свободном участке гривы – подводного возвышения с глубиной три метра, Петрович на первой же лунке поймал приличную плотву. Рыба в тот день не клевала совсем, и успех Петровича сразу привлек внимание соседей. Они стали дружно «жаться» к его лункам. Петрович, решив проверить остальные лунки, оставил на время рыбную, возле которой,  вызывающе растопырив плавники, застывала на морозе красавица-плотва. И тут к этой его лунке бодрой походкой подошел один из рыбаков и, пиннув плотву в сторону замершего от изумления Петровича произнес: «Рыбу-то забери!» После этого, как ни в чем не бывало, стал распускать в петровичевой лунке свою снасть. Петрович, онемев от такой наглости, перевел взгляд на Николая. Это и спасло «захватчика» от экзекуции: Николай, опустившись на колени, беззвучно смеялся, ударяя во время приступов душившего его смеха рукой по льду. Поняв до конца абсурдность ситуации, засмеялся и Петрович.

Под Акулихой подобного беспардонного поведения на реке себе никто не позволял. Вот и в тот день, несмотря на то, что Петрович продолжал на глазах пяти незнакомых рыбаков одного за другим доставать из фартовой лунки знатных окуней, никто не сделал попытки пробуриться рядом с ним – рыбаки уважали госпожу Удачу и не мешали коллеге по увлечению. Помешал Петровичу не кто иной, как Николай. Веселый (стакан он, безусловно, «для сугреву», принял), переодетый в сухое товарищ по достоинству оценил успехи Петровича и забурился хоть и не близко – метрах в пяти – но, видимо, этого было достаточно, чтобы поредевшая усилиями Петровича стая насторожилась и в неизвестном направлении уплыла. Но Петровича не огорчил этот факт оказания «братской помощи» Николаем – он уже успел отвести рыбацкую душу на ловле окуней, поймав килограмм пять, если не больше.

Вскоре подошли и остальные члены компании, позавидовали успехам Петровича, забурились. У всех клевало, но был это не безумный клев приличного окуня, а редкие потычки окуня-недомерка, которого еще почему-то называют «фестивальным». Такой окунь Петровича теперь, конечно, не устраивал, и он пошел, беспрестанно буря лунки и облавливая их, на другой берег залива, где не было ни души.

-         Петрович, сигнал помнишь! – напутствовал его Влад.

«Сигнал» они выдумали тоже на море, где фраза «У меня здесь клюет» была равноценна самоубийству – сразу бы обурили так, что рыбак рисковал оказаться на изолированной от основного массива льдине. Друзья из принципиальных соображений не брали на лед спиртное, и когда кто-то из них истошным голосом орал «Мужики, пошли водку пить!» – это значило, что он «сел на рыбу». Находившихся же на льду незнакомых рыбаков не настораживал факт собрания нескольких «пингвинов» вокруг раздающего – ну, хотят люди выпить, кто без греха, чай, не рыбку нашли, пусть кучкуются!

В тот день Петрович сигнал так и не подал: с трех-четырех лунок ему удавалось соблазнить одного окуня, который – показатель вялого клева – цеплялся за самый край губы. Часты были и сходы, в этом случае можно было смело менять лунку – клева на этой уже не быть не могло – сиди на ней хоть до темноты. Время от времени Петрович вспоминал кошмар прошлой ночи, о котором решил друзьям не рассказывать и радовался самой возможности жить: ловить рыбу, общаться с друзьями… «Как это все ненадежно, зыбко…», - думал рыбак о своей жизни и с благодарностью за существование вдыхал свежий морозный воздух.

Пробив несколько десятков лунок и утяжелив ящик парой килограммов рыбы, Петрович вернулся к друзьям, время от времени потаскивающих некрупных окуней. Впрочем, одно интересное событие за время его отсутствия все же произошло. Николаю повезло не только с купанием, но и с рыбой: на маленький самодельный балансир ему удалось соблазнить двухкилограммовую щучку, которая, будучи вытащенной на лед, «колесом» застыла на морозце. Если бы Николай не потерял из-за купания час утреннего клева – быть ему чемпионом Перволедья, а теперь он претендовал только на второе почетное место. До темноты оставалось добрых полтора часа, когда Петрович, пожелав друзьям успехов, направился к дому – надо было заново натопить выстуженную за ночь избу и приготовиться к приходу друзей.

Когда друзья в приподнятом настроении – под вечер случился таки еще один «выход» горбачей – ввалились в избу, в ней было уже тепло, а в большой кастрюле, благоухая немыслимым ароматом, настаивалась свежеприготовленная уха из отборных окуней.

А потом, за столом, когда рыбаки чествовали чемпиона акулихинского Перволедья, он встал и произнес самый короткий в своей практике тост: «Мужики, за Жизнь!» и сам в этот момент понял, как много это слово значит.