Петрович 17

Подкидыш

Священник же придерживался другого мнения: он думал, что чужеземец, некогда сбившись с пути и растерявшись, приехал в здешние края, чтобы вновь обрести себя.

Пауло Коэльо. Дьявол и сеньорита Прим

Зима в том году нагрянула вдруг, без репетиций. Осень держалась в Акулихе, а заодно тысяче и тысяче других русских деревушек и сел, долго, почти до декабря. И казалось, что этот «демисезон» будет тянуться вечность. Однако, несмотря на озоновые дыры, глобальное потепление и происки иностранных космонавтов, в конце ноября в одну из лунных звездных ночей вдруг ударил мороз в пятнадцать градусов, и наутро всем стало ясно, что пришла зима.

Петрович долго ждал этого момента: уже несколько раз доставал он «балалайки» с намотанными на катушки свежими лесками, перевязывал «чертики», «зеркальца» и «уралки» и просто так, без дела вертел снасти в руках, искал недостатки, но не находил и со вздохом укладывал в объемный алюминиевый рыбацкий ящик с широким ремнем для ношения.

Первой морозной ночью нового сезона Петрович несколько раз просыпался и, накинув полушубок, выходил на крыльцо: с удовольствием нюхал свежий бодрящий воздух, глядел на мерцающие звезды и, довольный морозом и безветрием, шел в избу – досыпать. А вот рассвет проспал, хоть и бывает он в конце ноября очень поздно. Проснулся от того, что в дверь его маленького дома (домика дедушки Тыквы как в шутку называл его хозяин) – стучали.

- Есть кто живой? - Спрашивал женский голос и тут же сам себе отвечал, - Петрович, открывай ворота! Гости пришли!

Петрович пошел открывать. Он не любил таких ранний побудок, считая себя вправе распоряжаться утренними часами по своему усмотрению, но деревенский уклад не считался с его городскими привычками.

На пороге дома стояла соседка в оренбургском пуховом платке и небольшого росточка мужчина лет под пятьдесят с трезвыми карими глазами, одетого в осеннее короткое драповое пальто, темные брюки со смятыми «стрелками» и зимнюю кепку. Через пять минут Петрович уже знал, что нежданного гостя зовут Юрием Максимычем и что прибыл он в Акулиху в поисках своей двоюродной сестры. История его злоключений могла бы показаться выдуманной, если бы сотни таких историй не приключались то и дело на просторах некогда мощной империи с пугающим весь "цивилизованный" мир названием – СССР.

По словам Юрия Максимыча выходило, что он потерялся. Началось его путешествие из далекой Донецкой области – края нищих шахтеров и не более богатых жителей других профессий. Максимыч, муж молодой жены и отец троих малолеток, и по совместительству каменщик какого-то там разряда, с полуголодным существованием семьи мириться не стал и в составе строительной бригады отправился на заработки в Москву. В столице в это время находили работу тысячи выходцев из соседних самостоятельных, но бедных бывших республик Союза – Украины, Белоруссии, Молдовы… Работу бригаде Максимыча дали сразу: их руки требовались на постройке высотного дома. Паспорта у гастарбайтеров – как с некой долей пренебрежения и немецким акцентом назывались такие рабочие – отобрали, якобы для временной прописки, и с выплатой зарплаты не торопились. Согласно уговора (а какие в их случае договора – только уговор) зарплату должны были выплачивать сдельно – в конце каждого рабочего дня. Но прошел один рабочий день, второй, третий, бригада Максимыча легко справлялась с положенными кубометрами кладки и даже перевыполняла план, но денег не видела. На законный вопрос представителю хозяина тот ответил, что деньги за первую неделю работы уйдут на кормежку и взятку милиции – чтобы не цеплялись к незаконному пребыванию подданных самостийной Украины в столице России. Большинство членов бригады с таким положением дела смирилось – в чужой стране твои собственные мысли мало кого интересуют, а вот Максимыч мириться не стал. В результате острого спора с подрядчиком-приказчиком Максимыч оказался «уволенным».

Что было делать украинцу в столице нашей необъятной Родины? Столице, которая и слезам своих-то граждан не особо верит, а тут какой-то приблудный дядя? Денег у Максимыча на обратную дорогу не было, но вспомнил он, что в области NN живет у него двоюродная сестра, с которой он сохранил добрые отношения и состоял в переписке. Название деревни сестры помнил совершенно точно – Акулиха. А вот районный центр, в котором жила сестра – запамятовал, и, собрав с подельщиков кой-какие гроши взаймы, отправился наудачу.

Удача не благоволила к путешественнику. По приезду в город NN он узнал, что в области, немногим уступающим по размеру Франции, есть две деревни и одно село с названием Акулиха. Акулиха Петровича была третьей. В двух первых Максимыч сестру не нашел, более того, потратив все небольшие средства, он почти потерял надежду выпутаться из неприятной истории.

- Это было бы смешно, если бы не было так грустно, - посочувствовал Петрович, угощая гостя чаем с клюквой. Соседка к тому времени уже убежала, а потому причину неожиданного знакомства Петрович спросил у вольного каменщика. Если верить вышеизложенному рассказу, было нетрудно поверить и в то, что у Петровича оказалась одна фамилия с двоюродной сестрой гостя. И то дело: людей с такой фамилией были многие тыщи, в одном только Большом Энциклопедическом Словаре, куда Петрович как-то заглянул из любопытства, значились двадцать шесть именитых однофамильца!

- Нет, Юрий Максимыч, сестры я твоей не знаю. Я ведь в Акулихе недавно. Тебе в сельсовет надо. Там по спискам проверят и адрес дадут.

-  Я уже там был. Нет в этой Акулихе моей сестры, - убито молвил пилигрим.

-  И что дальше? – растерянно спросил Петрович.

-  Не знаю.

Ситуация складывалась непростая. На руках у Петровича вдруг оказался незнакомый пятидесятилетний мужик без денег – подданный чужой страны, и надо было что-то с этим мужиком делать. Справедливо решив, что на сытый желудок думаться будет лучше, Петрович наскоро сварганил импровизированный завтрак. Видно было, что гость основательно проголодался, но вида не показывает и есть старается медленно, соблюдая приличия. От рюмки гость, к удовольствию Петровича, отказался, сказав, что уже двадцать лет как бросил. «Хороший мужик, - подумал Петрович, - не пьяница и вежливый – надо помочь»

- Так, Юрий Максимыч, слушай внимательно. Вечером – автобус в город. Едешь. Вечером же отбываешь в Москву. Деньги на дорогу я тебе дам. На следующий день валишься в ноги бригадиру и подельщикам – не в твоем положении права качать. Каменщик ты хороший, тебя возьмут. По приезду в Москву отзвонишься, чтоб у меня душа не болела, ты мне теперь вроде приемного сына, хоть и старше лет на десять, - и, видя, что размягченный теплом, чаем и участием в его непростой ситуации гость опустил долу налившиеся слезами глаза, поспешил добавить, - А сейчас мы с тобой идем на рыбалку – открывать зимний сезон, так сказать.

Максимыч встрепенулся.

- А ведь я был заядлым, Петрович, только вот когда в Донецк со второй женой переехал, забросил – некогда стало. Да и со льдом там у нас не очень, не каждую зиму морозы бывают…

Первый тонкий лед встретил Петровича и его «подкидыша», как про себя назвал гостя рыболов, угрожающим треском. Несмотря на то, что холодное зеркало сковало весь ближний к селу волжский залив, отойти от берега можно было только метров на десять – дальше было опасно. На льду, в прибрежной зоне, уже сидело-стояло несколько рыболовов, то и дело взмахивающих удильниками – ловили на блесну окуня. Возле некоторых, пробитых тяжелыми пешнями, лунок лежали красавцы-окуни, изредка подпрыгивая, словно дразня опаздывающих рыболовов.

Петрович пробил две лунки и, пожелав новому знакомому удачи, опустил под лед серебристую окуневку. Не зря считается, что окунь шум любит; видимо, привлеченные работой пешни, под лункой собрались любопытные полосатики. На первом же взмахе Петрович почувствовал короткий удар в руку, подсек и вытащил своего первого в этом сезоне окуня. Трофей не претендовал на Книгу рекордов Гиннеса, но был довольно упитанным середнячком, и Петровичу захотелось от радости что-нибудь закричать. Подавив в себе мальчишеский порыв, рыболов повернулся к «подкидышу» и провозгласил:

- Есть контакт!

Максимыч только подмигнул Петровичу, тут же подсек, и уже через несколько секунд выложил на лед красноперого бандита.

И пошло! То Петрович, то Максимыч с возгласами «есть», «твою мать», «па-ашел» и прочими полагающимися в таких случаях, подсекали и вытаскивали на свет божий отчаянно, словно перед Концом света, хватающих железную обманку окуней. Крупных не было, все граммов до трехсот, да Максимычу повезло справиться с килограммовой щучкой, решившей, видимо, посмотреть: куда это деваются окуни, хватая серебристого малька с красным глазком-бусинкой.

Через два часа поднялся северный ветер, и небо затянуло низкими тучами. Клев окуня оборвался внезапно, но рыболовы уже успели отвести душу, натешиться и поклевками, и подсечками, и вываживанием. Совместный улов весил за десять килограммов, и рюкзак до дома несли по очереди. Петровичу казалось, что он знает своего нового знакомого уже много-много лет, будто знает и его жену, и детей, и двоюродную сестру с его, Петровича, фамилией. Знает как Максимыч хорошо кладет кирпич и «заводит углы», и как любит в воскресный выходной день порыбачить на небольшом озерке...  Расчувствовавшись, Петрович по приходу домой презентовал «подкидышу» неделей ранее купленные зимние замшевые перчатки – на добрую память.

Время до автобуса провели в беседе: о бабах, рыбалке, футболе, политике, службе в армии – всех тех вещах, что непременно становятся темой для разговора двух поживших на белом свете мужиков. Максимыч аккуратно переписал адрес Петровича и его домашний городской телефон… Однако ни звонка, ни письма, ни почтового перевода Петрович так и не дождался. А через полгода ему уже казалось, что этой встречи и не было, просто ему кто-то рассказал о неустроенной судьбе некоего Юрия Максимовича – вольного каменщика, мужа молодой жены и отца троих малолетних детей.

 2004 г.