Петрович 11

Петрович в поисках смысла жизни

Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, чтобы на просторе он мог проявить все свойства и особенности своего свободного духа

А.П.Чехов «Крыжовник»

Для того чтобы выбить из головы последствия любовного дурмана, Петрович после отъезда Русалки отбыл из Акулихи в волжские заливы. Решил отправиться в самые дальние, глухие места, чтобы никто не помешал ему до дна испить горькую чашу несчастной любви.

До залива под говорящим названием Цаплины махал веслами полтора часа, обращая мало внимания на красоты природы – настолько был погружен в себя. Это состояние по научному называется рефлексией, но Петрович для себя называл его самокопанием. Заслуживает ли он счастья? Где его, Петровича, место в жизни? Есть ли в ней смысл? В поисках ответов на эти вопросы Петрович и отправился в путь. Отнюдь не оптимистичному настроению способствовала пасмурная погода: по небу  лениво передвигались, обгоняя друг друга, мрачного вида тучи, из которых несколько раз принимался сыпать дождь. Не зря, не зря называют август держателем дождя и вёдра. (Долгое время Петрович, как многие горожане, думал, что «вёдро» – сырая дождливая погода, поскольку само слово связано с водой. И лишь пару лет назад узнал, что так называется погода ясная и сухая.)

В такую дрянную погоду лучше сидеть дома, перелистывать страницы интересной книги, слушать «Маяк» – другие радиостанции в Богом забытом селе не ловились. Но дома усидеть Петрович в своем состоянии не мог, потому и оказался тем пасмурным днем «на краю земли».

Край земли представлял из себя затопленные водохранилищем  озера, луга и лес. Там, где были озера - стали обширные и местами глубокие волжские заливы; луга частью ушли под воду – частью возвышались над ней; тут и там стояли в воде несгнившие еще, но уже мертвые деревья, немым укором пеняя человеку на сотворенное им зло.

К затоплению последнего в волжском каскаде водохранилища акулихинские жители относились со свойственным русским людям фатализмом: чему быть – того не миновать. И получилось, что с одной стороны, село Акулиха, ранее находившееся в трех километрах от воды, оказалось на самом берегу одной из значительных волжских проток. «Ракета», с которой раньше надо было топать чуть не час, теперь заруливала в самое село. Что уж говорить о рыбацком люде? Катера и лодки всех мастей тут же усеяли Акулихинский берег Волги. В первые годы после затопления резко активизировалась щука. Зубастую хищницу не ловил только ленивый  - за день можно было поймать до двадцати и более щучьих хвостов! И это при том, что снасть местного спиннингиста представляла тогда алюминиевый спиннинг и катушку «Невская» с леской-канатом и огромного размера блесной.

Но прошло 2-3 года - и щучье нашествие закончилось. С каждым новым сезоном зубастая клевала все хуже и хуже, заставляя заядлых спиннингистов забираться все дальше в заливы, чтобы там, среди пней и кубышек ловить яростных на поклевках и упорных при вываживании щук.

В этот раз Петрович хотел поохотиться на щук с новой для себя приманкой – поппером (что-то вроде деревянного конуса с вогнутым основанием). При проводке поппер булькал, брызгал водой, шнырял из стороны в сторону, изображая окуня на охоте. Несколько раз по телевизору Петрович видел, как здорово работает эта приманка, и давно хотел применить подаренный товарищем на день рождения поппер в деле. Полигоном для испытания Петрович выбрал небольшой коряжистый заливчик.

Отношение к этому заливчику у Петровича было особое. В первый год после покупки дома в Акулихе, неофит производил разведку местности, для каждой рыбалки выбирая новый маршрут. Постепенно складывалась картина: на этих заливах, дно которых покрыто ракушечником, можно успешно охотиться на окуня, в такой-то протоке любит держаться судак и его спутник берш, на этой яме живет сом и т.д.

Среди местного населения сложилось о Петровиче мнение как о рыбаке фартовом, без рыбы домой с реки не приходящем… Но однажды целый день Петрович лазил по новым местам, не сумев поймать ни одной путной рыбы (несколько мелких окуней были не в счет). Вот тогда он и обнаружил «секретный залив», вход в который был замаскирован прибрежной уремой: черемухой и ольхой. В день открытия залива Петрович привез из него семь хороших, каждая не менее килограмма, щук. И пошло: как только рыбалка в других местах не давала результата, Петрович веслил в Секретный, чтобы обрыбиться. Большой урожай выпадал редко, но 2-3 «дежурные» щуки ждали Петровича в условленном месте всегда.

Ловить поппером было интересно. Блесны и поролонки соблазняли хищников в толще воды, игры их не было видно. Ловля на поппер превращала рыбалку в спектакль. Вот он плывет, как забывший об опасности окунь, увлеченный погоней за мальком, чавкает, разбрызгивая перед собой воду, вот…

Внезапно из зарослей кубышек вылетела колесом согнутая щука и ударила по приманке сверху. От такого зрелища, от взрыва, которым показался Петровичу всплеск упавшей на приманку щуки, сердце подпрыгнуло и рухнуло куда-то в желудок. Есть! Гитарной струной натянулась леска и пошла-пошла-пошла в сторону подводных джунглей – плотного леса из водных растений. Но Петрович не собирался упускать свой первый попперный трофей. Закрутив тормоз, рыболов остановил разбежавшуюся было щуку, и развернул ее к себе «лицом». Еще несколько рывков - и хищница сдалась на милость победителю. Желая закрепить успех, Петрович упражнения с поппером продолжил, и вскоре еще одна щука стала его трофеем.

В эти счастливые минуты Петрович не терзал себя вечными вопросами – он ясно видел свое место здесь, среди заливов и островов, «на краю земли». Слиться с природой, быть ее частью, жить в гармонии с окружающим миром – в этом видел свое счастье рыболов. Словно проверяя Петровича на крепость, с новой  силой пошел дождь. В лодке стало настолько неуютно, что рыболов, пристав к берегу, стал «рыть нору» в стоге сена. Работа не спорилась: это только на вид стог сена – нечто воздушное, почти невесомое. На самом деле сено спрессовалось, и выдирать охапки из стога было трудно. «Квартира» была готова только минут через пятнадцать. Петрович залез в свое логово и, убаюканный одуряющим запахом скошенного разнотравья и шумом сильного дождя, сразу уснул.

Спал Петрович крепко, на этот раз никаких глупых сновидений ему не привиделось. Проснувшись, рыбак выпотрошил щук, чтоб «не задумались» и отправился на разведку местности. Хотелось найти хороший подход к Волге. Настолько хороший, что можно было бы протащить к реке «резинку» Ловлей щук в заливе Петрович был вполне удовлетворен, и теперь хотел потешить себя ловлей судака на течении. Испугавшись вида шагающего к ним человека, с гнезд, расположенных на трех огромных сухих тополях, поднялось десятка три цапель. Не случайно залив, который Петрович назвал для себя секретным, в Акулихе называли «Цаплины». Вид кружащихся в воздухе огромных птиц был завораживающе красивым: будто Петрович оказался невесть как в эпохе динозавров и над ним кружатся  летающие ящеры – птеродактили! Впечатление усиливалось от громких тоскливых криков пернатых, недовольных вторжением на их территорию человека. «И это – тоже мое!» – подумал Петрович и еще один камень упал с его страдающей души.

Тополя, давшие приют цаплям, были окружены деревьями поменьше: ольхой, ивняком, черемухой. Ягоды черемухи поспели, и Петрович посвятил полчаса их поеданию. Наевшись вдосталь сладкой терпкой ягоды, двинулся дальше. На Волгу вышел как-то вдруг – берега реки густо заросли кустарником. «И эта река – тоже моя!», - с удивлением думал Петрович, самочувствие улучшалось с каждой минутой.

Путь был разведан, и рыболов вернулся к лодке. Легкая одноместная «резинка» не доставила хлопот при переносе на новое место. День клонился к вечеру, и Петрович торопился выйти на воду, чтобы успеть до темноты поймать судака. Запрыгнув лодку, отошел от берега, заякорился на глубине и стал заброс за забросом прочесывать береговую бровку. Очарование тихого августовского вечера окутало Петровича, и до первой резкой судачьей поклевки он находился в состоянии, которое последователи восточных философий называют медитацией. И все же, как не был расслаблен и умиротворен слиянием с Природой рыбак, подсечку сделал сразу, рефлекторно. И вот уже первый судачек кила на полтора оказался на кукане. Зоревый клев судака короток: в сгущавшихся с каждой минутой сумерках Петрович успел поймать еще двух клыкастых, как один похожих на первого.

Привязав кукан с судаками к колышку, Петрович занялся обустройством временного пристанища. Собственно говоря, кем-то из предшественников лагерь был уже достаточно обустроен: было и кострище с рогульками, и возле него столик с лавочкой. Дрова, заботливо припасенные предшественниками, лежали тут же. Петрович решил использовать для костра их, возобновив запас по неписаному лесному закону на следующий день. Щуки были уже заранее почищены и присолены. Заложив в одну из них перец, лаврушку и луковицу, Петрович обернул рыбину в фольгу и закопал в угли. Через полчаса деликатесная еда была готова. И был пир! Присаливая куски запеченной рыбы, Петрович один за другим отправлял их в рот и млел от нежного вкуса и сознания самостоятельно добытого пропитания. «Жили же люди, - думал рыболов, - и тысячу, и пять тысяч лет назад… И вот так же, как я, сидел древний рыбак на берегу ночной реки, смотрел на звездное небо и думал свои думы. А потом умер, но место, на котором он сидел, не пустовало. Проходили века, сменялись поколения, но обязательно кто-то принимал эстафету: сидел на берегу реки и внимал шелесту ее волн. Вот и я…» От сознания причастности к великому, непресекаемому никакими бурями племени рыболовов и охотников, Петровичу не было одиноко. Окружающая рыбака атмосфера гармонии позволяла мыслям, не толпясь, спокойно течь  в одном, каком-то правильном, верном и надежном направлении.

Уже лежа на берегу в лодке и глядя в огромное звездное небо, Петрович вспомнил первый разговор с Катей и ее вопрос «о чем думал Андрей Болконский, лежа под небом Аустерлица». И что странно: мысль о Кате не принесла ему страдания, не встрепенула его. А когда с небосвода покатилась звезда, он загадал, чтобы всем было хорошо.