Литературная рыбалка. Петрович 9

Голавли

Солнце село вдали,

Загустели в небе краски.

На мели

Голавли

Начинают рыбьи пляски…

Николай Старшинов

Эта история приключилась с Петровичем летом 199…, он и сам не помнил, какого года. Начиналось все до безобразия банально, как начинаются тысячи рыбацких походов: звонит друг и приглашает поехать на реку. В тот раз позвонил старинный приятель Александр, которому Судьба подарила возможность смыться на пару дней из города. Ну а Петрович… а что Петрович? Этот, как пионер, всегда был готов отправиться в любое предприятие, связанное с рекой-лесом-озером. Решено было отправиться на малую реку их области Лазову, чтобы попытаться там за два дня «уговорить» пару-тройку местных упитанных голавлей. Вопреки разговорам о повсеместном оскудении рек, в Лазове еще водилась хорошая рыба, способная вызвать восхищение в открытых для радости рыбацких душах.

Сказано – сделано. С утра, не торопясь, поехали. Именно не торопясь, ибо, несмотря на то, что Александр  был профессиональным шофером, машину водил очень аккуратно, всегда и везде соблюдал скоростной режим и никогда не рисковал. Иного пассажира такая езда могла бы свести с ума: ведь кажется, что пешком бы пошел быстрее! Но Петрович, сам далеко не безгрешный, признавал право на особенность и неповторимость других людей. «Осознание своих многочисленных пороков, - говаривал он, - позволяет мне терпимо относиться к порокам других людей.»

Поскольку никто никого не подгонял, приятели только в полдень доехали до выбранного места. Оно было рыбакам хорошо знакомо: здесь несколько лет назад состоялось «боевое крещение» Александра. Здесь он вытащил свою первую крупную рыбу. И все. Пропал человек. Точнее, был человек – стал рыболов. Со всеми вытекающими последствиями. Без удочки теперь мужик себя чувствовал плохо, ожидал каждой рыбалки с трепетом, загодя выпрашивал у жены индульгенцию и зарабатывал в бесконечных семейных хлопотах многочисленные «плюсы», чтобы только иметь возможность снова оказаться на берегу любимой реки, которым навсегда стал для него берег Лазовы.

Технология ловли была предельно проста: по приезду прикармливали место запаренной еще дома в термосе перловкой, а вечером терпеливо ожидали подхода «к столу»  осторожных голавлей. В сумерках голавли теряли свою всегдашнюю бдительность и радовали приятелей резкими поклевками, а, будучи засеченными – бурным сопротивлением. И пела тогда всеми мыслимыми духовыми и струнными инструментами душа. И жизнь представлялась настолько простой и ясной, что вот: бери, да живи себе хоть сто лет, да радуйся. И не было в душе в тот момент места ни сомнениям, ни злобе, ни обидам, а одно только удивление от простоты и радости бытия. Наполняясь этим откровением смысла жизни, и мог потом Александр долгое время работать, преодолевать житейские неурядицы и стойко сносить немалые заботы по ведению домашнего хозяйства. Но наступал момент, и снова, требуя лекарства (а, может, напротив – яда) звала беспокойная натура в очередной рыбацкий поход.

После закорма омутка, начинавшегося сразу за песчаным перекатом, приняли по стопке «на грудь», соблюдая заведенную традицию и принялись налаживать снасти, вспоминая прошлые приезды на Лазову.

-         Помнишь, Петрович, как я своего первого тянул?

-         Ха, как сейчас перед глазами! «Помогите!» – орешь, а сам, не веря в помощь, напролом голавля к себе тащишь…

-         И у меня перед глазами… Если б я тогда в воду за ним не прыгнул, наверное, так бы рыбаком и не стал…

-         И кепку не жаль?

-         Не жаль, Петрович, кепка – товар неодушевленный, сам понимаешь. А первый голавль – как первая женщина.

-         Так, душу не трави, а то прямо сейчас ловить начну, а ведь еще рано…

-         Все, молчу.

Разговор перешел на другие темы. Встречались в последнее время редко, и поговорить было о чем. Долго ли – коротко ли, за неспешной беседой день уступил место вечеру, и можно было начинать ловить. Лучшее место, у торчавшего из воды пня, Петрович уступил Александру – пусть поймает больше, пусть вдоволь сегодня натешит свое рыбацкое самолюбие. Петрович знал, как важен каждый выезд для приятеля, и был готов «пожертвовать собой»

Первый голавль, как и ожидалось, клюнул у Александра. Вместо тогдашнего заполошного «По-мо-ги-те» звал он теперь Петровича коротко: «Помогай!» Напарник должен был по этому зову подбежать и подсачить трофей: с крутого берега самому подтянуть и завести в подсачек килограммовую рыбину было невероятно сложно.

И случилось. Миг победы. Миг истины. Все это отображалось сейчас на лице рыбака, и, знал Петрович, что не было сейчас человека на земле счастливее Александра.

Положив рыбину в корзину с крапивой, ловлю продолжили. Никак нельзя было помещать пойманную рыбу в садок или, еще хуже – сажать на кукан. Пробовали. Обжигались на этом несколько раз. Долго не могли понять, почему за первой удачной поклевкой не следовали другие. И как только перестали экспериментировать с садками и куканами, стало ясно, что это «пленник» распугивал других голавлей, каким-то непостижимым образом давая собратьям знать о своей печальной участи. Посему придумали голавлей укладывать в корзину с крапивой – дедушкин способ, эффективный и по сей день. Ведь не все старое безнадежно устаревает?

Через десять минут Александр снова позвал Петровича. «Хорошо у него стало получаться, молоток», - подумал Петрович и почувствовал, как кольнула где-то внутри иголка ревности: пора было и самому обрыбиться. В рыбалке Петрович был ужас какой заводной, и если друзья без меры хвастались, то в науку ловил больше всех – не терпел бахвальства, всеми силами старался утереть хвастунам нос. И, понимая глупость такого рода соревнований, поделать с собой ничего не мог: всегда готовый уступить лидерство в застольной беседе, футболе или работе, пальму первенства умелого рыбака не хотел уступать из друзей никому.

А друзья? Поймав больше него, из чувства такта могли бы не сыпать соль на рану, но как же не похвастаться? Или наоборот, как сейчас, не начать проявлять, словно к больному, повышенное участие?

-         Петрович, давай местами поменяемся, я уже душу отвел, а мое место, сам знаешь, лучшее.

-         Да, то место, что я тебе пять лет назад показал, и в самом деле лучшее, но я и на своем поймаю, - «залез в бутылку» Петрович, понимая бессмысленность своего упорства.

Александр, которому указали на его место, прикусил язык, уже не настаивал на «рокировке» и вскоре попер из воды третьего красавца.  Петрович, слыша возню за кустом, не спешил с помощью, ждал, когда счастливчик сам позовет. Однако тот решил действовать без напарника, и в одиночку взял голавля в подсак. Да какого! Килограмма полтора было в этом местном гиганте! Такие попадались Петровичу за всю лазовскую практику только три раза, было чему завидовать…

Отыграться в тот вечер Петровичу было не суждено. Поздравляя товарища с хорошим уловом, он желал скорейшего наступления утра, чтобы реабилитироваться, поддержать марку фартового рыбака, сбить спесь с почувствовавшего себя «богом рыбалки» Сашки. И прекрасно понимал мелочность, никчемность своих мыслей, и ничего поделать с собой не мог – «завелся» по-настоящему. Разговор за ухой из пойманного Александром голавля не клеился. Не помогла беседе и стопка. Чтобы поскорее завершить этот неудачный день, Петрович вскоре после ужина предложил «минут двести» поспать.

Ночевку в машине отдыхом можно назвать только с большой натяжкой. Петрович каждые двадцать минут просыпался и ерзал затекшими полусогнутыми ногами. В три часа, едва заметив отход темноты, с облегчением вышел из машины и стал раскладывать «телескоп». Была мысль в то время, пока спит напарник, встать на его счастливое место, но Александр проявил бдительность, не дал шанса Петровичу уйти с миром.

-         Проснулся, Петрович? Может, сегодня на мое место встанешь? – без видимой иронии спросил он.

«Издевается. Блин! Опять МОЕ МЕСТО!» – с досадой     подумал Петрович, а вслух буркнул под нос:

-         И у переката поймаю.

И поймал. Вернее, подсек. Подсек и сразу понял: борьба будет нелегкой, голавль взял нешуточный. Но ее, борьбы-то, и не было как таковой. Огромный головень (рассказывай потом, да кто ж поверит!) упорно потянул в сторону затопленного куста, телескоп сосгнулся в дугу, леска натянулась, а как только рыба дошла до спасительных веток – лопнула. Все. Не видать теперь поклевок с полчаса, а то и больше. А там и зорька закончится и, вернее всего, не будет больше в прилове голавлей ни у Александра, ни у него, Петровича. Странно, однако досада на приятеля с этим обрывом улетучилась, ее место заняла досада на собственное невезение.

-         Видел, Саня?

-         А то, здоровенный был лапоть, Петрович, не чета моим!

-         Не подлизывайся, все равно не прощу! – но тон, каким сказал эти слова, был иронично примиряющим, и Александр заулыбался.

-         Поехали, Петрович, утром, сам знаешь, клев всегда хуже, да и обрыв…

-         Да, клевать долго не будет… Ты, Саня, поезжай в город, тебе ведь на работу надо успеть…

-         Ты чего, Петрович, совсем на почве рыбной ловли съехал? Как это я тебя здесь одного оставлю? До трассы добрый «тридцатник»!

-         Вот и хорошо, Саня, я только голавлика поймаю, и в путь – через пять часиков на трассе, еще через два – в городе, все путем!

Сказано было веско, без тени сомнений, и Александр от уговоров воздержался, собрал снасти и, пожелав Петовичу от чистого сердца удачи, уехал.

«Один, совсем один…» - вслух произнес Петрович и вернулся на берег. Перебрасывая тонкую поплавочную снасть и надеясь на скорую поклевку, вспомнил Петрович, как в детстве ловили они рыбу с одноклассником Мишкой. Стоило только рыбацким слухам достичь ушей друзей, как тут же, невзирая на расстояние, отбывали они то на Оку, то на Волгу, а то и на какое-нибудь секретное лесное озеро. На таком озере как-то раз Мишке несказанно повезло: взял он тогда (и как не оборвалась леска?) огромного золотого карася. Обрадованный несказанной для начинающего рыбака Удаче, Мишка почти сразу с озера смотался, чтобы похвастать трофеем перед приятелями. А вот маленький Петрович не уехал. Все сидел, уставясь на поплавок, и ждал, моля Судьбу и Случай подарить и ему за долготерпение большую красивую рыбу. И сменялась в душе юного рыбака надежда отчаянием, а отчаяние – надеждой, и все сокровища мира отдал бы он за одну поклевку… Но не было у Судьбы в тот день подарков для рыбака, как не было у рыбы желания клевать. Не солоно хлебавши, уехал тогда Петрович с озера битым.

«Ну вот, пришло, значит, время рассчитаться и за тот раз!»  - укрепил в себе веру Петрович и подбросил прикормки.

Вскоре на это рыбье угощение подошла рыбья мелочевка: сорожка и ельцы. Присутствие мелочи говорило об отсутствии крупняка, и рыболов решил попытать счастья на новом месте. Оторваться от годами насиженного места было трудно, но не мелочевку же ловить? И Петрович поменял тактику. Накрошив немелкими кусками батон, стал бросать хлеб вниз по течению, наблюдая, как сносит его быстрой струей Лазовы. Первая партия кусочков, теребимая вездесущей мелочевкой, уже достигла пределов видимости, и готова была уже исчезнуть за поворотом, как вдруг возле одной корочки возник водоворот, и она исчезла с поверхности.

«Он!» – обрадовался Петрович и поспешил к месту встречи с голавлем. Подобраться к нужной точке было сложно: подход к воде плотно закрыла береговая урема. Пришлось вернуться на перекат, перейти реку вброд, и уже с другого, правого берега, делать заброс. Чтобы не пугать рыбу, Петрович от места жительства голавля остановился далеко, решив доставить насадку на длинной леске, стравливая ее с катушки. Идеально подошла бы для этой цели катушка с большим барабаном, или вообще безынерционка, но таких вещей в арсенале Петровича не оказалось, пришлось довольствоваться маленькой проводочной катушечкой. Рыболов запустил по течению еще партию хлебного угощения, и снова на излучине один из кусочков исчез с поверхности воды.

«Там он, там!» – думал Петрович, отправляя в плаванье кусочек хлеба на крючке. Все должно было решиться в считанные секунды. Либо голавль дарит Петровичу шанс, либо… рыболов не хотел и думать про другое.

Удивительно, как долго может тянуться всего какая-то минута! Еще немного, и кусочек хлеба, точкой белеющий на синей воде, дойдет до поворота. Тогда надо будет сматывать леску, пугать осторожную рыбу и, скорее всего, распрощаться с надеждой поймать голавля. Не успела досада завладеть сердцем рыболова, как произошла поклевка. Секунду Петрович завороженно смотрел на расходящиеся от всплеска рыбы круги, а после решительно подсек. На другом конце лески нечто изумленно застыло, потом тяжело заворочалось и побежало на середину реки. «Есть!» С тем желанием, с которым Петрович добился поклевки этой рыбы, проиграть было просто невозможно! Судьба, ведь она все видит: кому чего очень хочется – даст, а когда вроде как и не очень надо -  может и обмануть.

Чтобы не дать рыбе уйти в кусты, Петрович зашел в воду по пояс и теперь полностью контролировал соперника. Одна потяжка, вторая, третья – уже короче - голавля покидали силы. Обычно в такие минуты в голову приходят совершенно глупые мысли. Вот и теперь, как заезженная пластинка, в мозгу непрерывно вертелась невесть откуда взявшаяся фраза: «Тут вам - не здесь! Тут вам - не здесь! Тут вам - не здесь!» С этой не то молитвой, не то заклинанием, вывел Петрович красавца голавля на песчаную отмель и, окончательно усмирив, выбросил его руками на берег. Нет, это был не рекордный экземпляр. С натяжкой можно было дать ему «полторашку». Но дело в тот раз, как вы понимаете, было и не в размерах рыбы. Этот голавль был важен не своими габаритами, не ростом и не весом. Он был для Петровича двойной победой: и в нынешней, взрослой рыбалке, и в той, пацаньей, на которой безнадежно целый день прождал он карасиной поклевки на заросшем кувшинками озере...

Освободить рыбину от крючка оказалось непросто: голавль заглотил его глубоко. Пришлось провести целую мини-операцию, прибегнув к помощи ивовой веточки, вытолкнув ей крючок из мясистой пасти. Подержав налитую речной прохладой рыбу в руках, Петрович положил ее в воду и стал смотреть, как приходит в себя лобастая рыбина, как, еще не веря в освобождение, медленно двигает плавниками и хвостом, сносимая течением. И на глубину пошла не сразу, словно зная - теперь ей уже ничего не угрожает.

А Петровичу предстоял долгий пеший путь, во время которого он передумал столько, сколько никогда не удается передумать человеку в городской суете. И ждали Петровича впереди новые рыбацкие маршруты, и новые открытия и победы манили его.