Литературная рыбалка. Петрович 5

Петрович и браконьер

Не каждый человек, несущий в руке рыбу – рыболов
Октав Мирбо. Сад мучений

Как-то в апреле Петрович приехал в Акулиху. Приехал, скорее, по привычке, по инерции, не в силах усидеть дома в очередные выходные, ибо сезон подледного лова был завершен, а сезон ловли по открытой воде еще не начался. Как так, спросите вы? А дело в том, что с апреля по июнь на Среднюю полосу (и на Акулиху, как часть этой самой Средней полосы) распространяется нерестовый запрет, во время которого кроме как на поплавочную удочку с берега, никак больше ловить нельзя. С берега Волги, на котором стояла Акулиха, ловить на поплавочную удочку было бесполезно – в зону досягаемости «телескопа» нормальная рыба не подходила, а таскать уклейку, зная, что буквально в нескольких десятках метров гуляет крупная сорога, было делом, способным привлечь, пожалуй, лишь мазохистов.
Петрович по приезду перебил петли покосившейся за зиму двери; вычистил граблями выползший из-под снега мусор возле дома; выставил вторые рамы, благо серьезных морозов уже не ожидалось; подклеил старенькую резиновую лодку, начавшую «травить» прошлой осенью и, прихватив мощный бинокль, пошел к реке – полюбоваться с крутого акулихинского берега на волжский разлив.
- Привет, Петрович! – остановил рыбака окрик со двора одного из береговых домов.
- Привет, Степа! – ответствовал Петрович, радуясь возможности узнать последние речные новости. – Как жизнь молодая?
- Жизнь браконьера рискова и тяжела, - в шутку ответил мужик.
Степан, находясь в возрасте, который применительно к женщинам называют «бальзаковским», как и многие трудоспособные мужики Акулихи нигде не работал. И не то, чтобы не хотел – негде было. Никаких, даже захудалых, предприятий в Акулихе и окрест ее не водилось, колхоз давно развалился, и народ промышлял – чем бог пошлет. Летом калымили на дачах горожан, чиня заборы, перекрывая крыши и ставя бани, а в остальное время жили собственным подворьем, лесом да рекой. Из леса тащили грибы, ягоды, мох, ивняк для корзин, иногда добытого зверя или птицу; река давала рыбу.
Рыбы, несмотря на старые как мир разговоры о том, что ее с каждым годом становится все меньше, было на самом деле еще много. Буквально две недели назад, когда Петрович закрывал сезон подледной рыбалки, он в очередной раз стал свидетелем… нет, не рыбной ловли – добычи рыбы, иначе и не назовешь, местным населением. В ход были пущены самые разные снасти. Подо льдом стояли сети с разнокалиберной ячеей, в которую запутывались многочисленные сорожки, красноперки, густерки и подлещики. Таким же видовым разнообразием в улове могли похвастать те ловцы, что ставили сети по свободным ото льда закраинам. Там же, по закраинам, стояли многочисленные «крылатые» жаки, в которые кроме «бели» попадалась вышедшая на мелководье для нереста щука. По мелководью же бродили с длинными острогами «копьеносцы», в надежде эту самую щуку «наколоть».
Осуждать местных мужиков было трудно. И вправду, как главе семьи эту самую семью накормить, если не браконьерничать? Государство на такое положение вещей стыдливо закрывало глаза, общественное же мнение было единым: за преступление ловлю сетками в Акулихе (так же как в тысячах других российских деревень) никто не считал. Во время вечерних посиделок местные мужики Петровича в шутку или всерьез несколько раз пытались обратить в свою веру. «Сколько можно с этим спиннингом мотаться? – говорили они, - купи сетешек, не так дорого они сейчас и стоят – завсегда с рыбой будешь!» Петрович отшучивался, пеняя на то, что каждому свое – кому-то сетка, кому-то спиннинг, а с голоду он и со спиннингом не помрет. Обидно было только отказываться от рыбалки в апреле-мае. Ну почему, скажите на милость, государство, не в силах пресечь массовую добычу рыбы сетями в нерестовый период, но запрещает рыбачить с лодки удочкой и спиннингом? Вот и сегодня разговор зашел на ту же тему.
- Ты что ж не со снастью на реку-то, Петрович? – «завел» Степан.
- Не подошло еще мое время, Степа, - с двусмысленной улыбкой, мол, знаю я тебя, шельма, отвечал Петрович.
- Ну да – запрет. А запрет – дело святое! – продолжал Степан, радуясь возможности поиронизировать над правильностью городского рыбака. – Сейчас нельзя, а потом водичка спадет, жарища наступит – ни один черт не клюнет, придется сентября ждать, а там зима не за горами, вот и ловишь один месяц в году!
- Да чтой-то, Степан, - подлаживаясь под волжский выговор, вступил в прения Петрович, - Я почти круглый год рыбу ловлю.
- А я не про ту рыбалку, когда ты за целый день килограмишко-другой на льду высидишь, а когда хвостов пять-семь щучьих тащишь. Часто такое бывает? Я и говорю – два-три раза в году, в сентябре. А в сетки рыба завсегда попадется, если с умом, конечно, ставить, а не абы как.
- Ну, зимой и у тебя негустой улов случается. А в нерест и на спиннинг можно поймать не меньше, чем на сетки твои, оттого и запрет!
- Ай-ай-ай, загнул! – оживился Степан, - Конечно, если ты блесен десять к поводку пристегнешь, да за раз будешь по десять рыбин вытаскивать, оно, конечно, и может быть, по-другому в сетку за день больше набьется, ты уж не спорь!
- Зачем десяток, я и одной блесной тебя с сеткой обловлю! – еще в шутку, но уже прилично заведясь, улыбнулся Петрович
- Вызываешь, значит, на соревнование? Нет, Петрович, тебе не светит! Если бы мы оба на спиннинг ловили – я бы сразу сдался, натурально, а с сеткой меня победить нельзя!
Поговорив еще немного и узнав, что сорожка уже «отморосилась», а густера еще «не начинала», Петрович пошел к реке. Грустно как-то все получалось: любитель Петрович терпел поражение от браконьера Степки. Слава богу, понимая бедственное положение жителей Акулихи, Петрович ни злости к местным, ни зависти к их уловам не испытывал. Вот городские «рыболовы», приезжающие на иномарках и ставящие на Волге сети удивляли: вроде не голодают, могут себе и в супермаркете в любом количестве рыбы купить, а с реки на халяву урвать норовят. Удовольствие получают? Так неужели не больше удовольствия получишь, если на тот же спиннинг или «поплавок» порыбачишь? Местные рыбаки и те, поставив сети, «баловались» кто с блесной – кто с мормышкой, отводя душу на рыбалке по-настоящему спортивной, а эти?.. Про уродов-электриков, истребляющих током все живое, Петрович старался вообще не думать, чтобы окончательно себе настроение не испортить. Впрочем, «электроников» и браконьеры-сетевики не любили – могли и пальнуть, повстречав в одной из глухих волжских проток.
С невеселыми мыслями Петрович вышел на берег. Перед ним раскинулось огромное пространство заливов, проток и полузатопленных паводком островов. Далеко-далеко виднелся противоположный волжский берег. Пейзаж этот Петровича сразу заворожил и умиротворил. Долго стоял он, глядя на самую русскую панораму - вид на реку, в самый цветущий ее – разливный - период.
Постепенно из общего вида стали вырисовываться детали: вон там катер рыбнадзора идет по воложке, а там чайки собрались в немалом количестве и «бакланят» какую-то рыбу. Петрович поднес к глазам 20-кратный бинокль, навел резкость. И тут же сердце учащенно забилось – чайки пикировали над жереховым «котлом». Снизу мелкую рыбу, скорее всего – уклейку, выжал хищник, а сверху она, бедная, подвергалась нападению пернатой «авиации». Сомнений быть не могло – Петрович стал свидетелем весеннего, самого жадного жора жереха. Внезапно в голове Петровича созрел план, и он направился в деревню. «Я им покажу кузькину мать! – в возбуждении думал рыбак, - я их научу рыбу ловить!»
Во дворе Степана, как по заказу, сидели еще два местных мужика – братья Прутковы, обсуждая с хозяином дела мирские. Баловались и они сетками да жаками, только и вполовину того, что ловил ушлый Степан, не ловили.
- Здорово, браконьеры! – приветствовал Петрович собравшихся.
- Здорово, спиннингуй! – в тон ему ответил один из братьев.
- Много рыбы наловили?
- Да что ни наловили – все наше, дашь три сотни – будет ваше!
- Три сотни – это 15 килограммов, что ли? – подсчитав в уме, спросил Петрович.
- Да около того. А че ты, Петрович, встрепенулся, никак и впрямь рыбы купить хочешь?
- Что-то маловат улов, - обострил разговор Петрович, – На полкилометра сетей 15 кг рыбы.
- Дык, сорога прошла, а густера еще не начинала, и этот улов в пору хорош, – ответствовал Сашка, старший из братьев. – А ты что, Петрович, больше поймал?
Петрович ждал такого развития разговора и «в лоб», без улыбки, похвастал:
- Пока не поймал, а вот выйду сейчас на реку и поймаю.
- Ага, поймаешь, берша на ерша и щуку с руку! – вмешался в разговор Степан.
- А ты зря, Степа, смеешься – спорим, сейчас выезжаю на два часа на воду и возвращаюсь с уловом больше 15 кг?
Воцарилось молчание. Мужики знали Петровича как спиннингиста умелого, да и на мормышку он не раз их обставлял. Но чтобы вот так, как в магазин, сходить на два часа на Волгу со спиннингом и принести 15 кг рыбы, такого в Акулихе никто не то, что не видел – даже слыхом не слыхал.
- Ну что ж, давай поспорим, - посерьезнел Степан, - На что?
Ответ у Петровича был уже готов, как и весь план случившегося разговора, он созрел у него, пока шел от реки к дому Степана.
- Если проиграю – пол-ящика водяры с меня, если выиграю – ты, Степа, три дня своими «клетчатыми удочками» не ловишь, даешь выходной рыбе и себе!
Условия для Степана в случае проигрыша были разорительными: за три дня он мог поймать и на два ящика водки. Но предложение Петровича было настолько нелепо, что Степан, в силу природной рассудительности помолчав с полминуты, вызов принял.
В свидетели спорщики призвали братьев, которые в преддверии даровой выпивки здорово оживились:
- Рыбу всякую считаем?
- А ловить чем будешь?
- Покупать нельзя!
- Если хоть 14 900 поймаешь – проиграл! – забросали они Петровича условиями и вопросами.
Петрович ответствовал, что ловить будет только жереха, а для контроля оставит свой бинокль. Договорившись с прокатом ботника, чтобы не таскать туда-сюда свою «резинку», Петрович ушел собираться.
Старт был дан в 13-30. Петрович греб, не торопясь: если он правильно рассчитал, и жерех после долгой подледной бескормицы вышел на свой первый безумный жор, ему хватит и часа для выполнения «нормы». Одна протока, вторая, вот и «чаечник», где среди пирующих птиц раздавались частые сильные всплески. Не доезжая до места «боя» метров 70, Петрович бросил якорь. Сильное весеннее течение лихо заворочало легкий ботник на привязи. Для поплавочной ловли такое неустойчивое положение ботника было бы неудобно, но для спиннинга годилось вполне, и Петрович, помолясь своим рыбацким богам, к выполнению задачи приступил.
Первый жерех был явно больше трех килограммов. Сопротивлялся хищник прилично, да еще на  сильном течении – Петрович несколько раз слушал песню фрикционного тормоза, прежде чем красавец оказался в подсачеке. Руки дрожали, здорово хотелось закурить. Курить Петрович бросил несколько лет назад, но иногда были моменты на рыбалке, когда он жалел о своем поступке. Однако, времени оставалось немного, и Петрович, собравшись, ловлю продолжил. Два следующих жереха попались сразу за первым, но весили гораздо меньше – не более полутора кг каждый. Видимо, стая хищника почувствовала неладное, и «котел» сдвинулся.
Времени на перебазирование Петровичу было жаль, и он решил поменять приманку. Вместо кастмастера и мушки на поводке он поставил плавающий воблер – эту штуковину по течению можно сплавлять на любое расстояние. Петрович боялся, что новую приманку жерех не примет, и надо будет тратить драгоценное время на «переезд», но опасения его были напрасны – оголодавший за зиму жерех, потеряв природную осторожность, брал и на воблер.
Через полтора часа «норма» была выполнена – десяток рыбин в среднем по два кг весом лежал в пластиковом мешке на дне ботника.
На берегу Петровича встречали не только Степан и его «секунданты», но и еще человек семь-восемь, по «сарафанному радио» прослышавшие о необычном споре. Выйдя из ботника, счастливый рыбак (тщательно скрывавший, впрочем, свою радость) протянул Степану мешок с рыбой. Степан взял мешок, «взвесил» его в руках, серьезно посмотрел на Петровича, качнул головой и шагнул в ботник.
- До следующей среды снимаю, - буркнул он и оттолкнулся веслом от берега.