Петрович 12
День рожденья
Одиночество пьянит, как вино. Невыносимо страшное для ребенка, оно терпкой радостью наполняет душу взрослого человека, сумевшего обуздать, коль скоро он поставил такую цель, судорожный трепет трусливого сердца.
Мишель Турнье
Наступила осень. Дальше, по закону жанра, автор должен назвать несколько примет этой самой осени, чтобы читатель поверил в приход нового времени года. Итак: птичек, листьев, цветов, света, тепла - ничего нет! Есть только какая-то необъяснимая грусть-тоска, томящая душу своей беспричинностью.
В таком вот «веселом» настроении и подошел Петрович к своему …летию. День рождения с недавних пор воспринимался им как обуза, как тяжкий крест, а отнюдь не как праздник. В былые времена сей праздник затягивался и на неделю. Коллегам по работе «проставку» сделать надо? - надо. Принять поздравления от очередной подружки? - еще вечерок при свечах с бокалом шампанского в руке. Друзья молодости про дату помнят? - еще как! Этих не надо и приглашать: позвонят, поздравят и поставят перед фактом, а через час – нате вам – принимай дорогих гостей! За неделю празднования Петрович иной раз так уставал, что уж не до радости. Припомнив самые насыщенные свои дни (а вернее – недели) рождения, Петрович и смотался, никому не сказавшись, в Акулиху: бродил с ружьем по осеннему лесу, топил печку, занимался мелким ремонтом дома, много читал и слушал единственную радиостанцию, доступную жителям глухоманного волжского села.
Но непосредственно в день рожденья, выдавшийся пасмурным, но тихим, не выдержал. Пошел в магазин, купил бутылку водки, разносолов, погрузил добро вместе со спиннингом и ружьем в одновесельный ботник и отправился в гости. Конечно, у большинства людей принято в день рожденья гостей принимать, но Петрович никого не ждал, поэтому счел возможным уехать поздравляться самому.
Знакомый, к которому Петрович держал путь, слыл человеком совершенно особенным. Это был настоящий робинзон, с той лишь разницей, что Робинзон Крузо попал на свой остров случайно и вопреки своей воле, а Саныч (так звали знакомого) выбрал одинокую островную жизнь сам. С первым «Метеором», в мае, приезжал он в Акулиху и, выгрузив многочисленные снасти и пожитки, накачивал огромную трехместную резиновую лодку, которая в минуту отплытия становилась похожей на плавучий магазин туристического снаряжения – в ней было все, чтобы с известной долей комфорта провести на острове весь сезон. Иногда жилище волжского робинзона посещали его друзья: ловили рыбу, пили водку, травили байки и уезжали, оставляя ему одному и солнце, и дожди, и крик чаек над окуневыми «котлами» и кислый щавель на лугах – оставляя ему всё. Саныч не тяготился робинзоновой жизнью и уезжал только в октябре, с последним «Метеором»: загорелый как черт и полный надежд на возвращение в свой островной рай в будущем году. Петрович восхищался образом жизни Саныча, но, где-то ему завидуя, все же выбирал для себя относительный комфорт маленького деревенского домика с печкой, радио и «лампочкой Сергеича». (Сергеича, а не Ильича, поскольку свет в деревню провели только в 60-х годах, при Хрущеве).
Чтобы не идти в гости с пустыми руками, Петрович заехал в Подранки – небольшой залив, где почти всегда отдыхали на дневке утки. И в этот раз за узкой гривой, отделяющей Подранки от Окунево, по которому ехал Петрович, услышал он ворчливый голос матерой кряквы. Выбравшись из ботника, охотник, стараясь не шуметь, пересек гриву и осторожно выглянул из камыша. Утки не было. Наверное, пока Петрович предпринимал обходной маневр, осторожная уточка почуяла неладное и поспешила убраться от греха подальше. Но лишь только Петрович выпрямился во весь рост и с шумом выдохнул, как прямо в трех метрах от него захлопала крыльями, взлетая, крякуха. Застигнутый врасплох, Петрович первый выстрел сделал слишком рано, не выпустив утку в меру. Вторым бил уже наверняка – когда матерая удалилась метров на тридцать. «Ну вот, Петрович, тебе и подарок на день рожденья!» - сказал вслух охотник и пошел доставать трофей.
К лагерю робинзона Петрович подплыл в хорошем настроении: для охотника и рыболова очень много значит быть с трофеем, верить в свою Удачу и свои силы.
- Привет, Борода! – приветствовал приятеля Петрович.
- Привет, Усы! - в тон ему ответствовал хозяин.
- Пустишь в гости?
- Пропуск есть – заходи.
Петрович поднял в одной руке бутылку с зельем, в другой – подбитую крякву.
- Годится, разрешаю высадиться на берег.
Через минуту Петрович уже сидел «в кухне» (как громко именовался навес с лавочкой и столиком) и узнавал последние островные новости. Саныч за несколько лет своего робинзонства успел дать собственные имена не только всем мало-мальски видным животным в округе, но и деревьям, и кустам, и даже корягам, торчащим из воды.
- Машка почти ручная стала. Но из рук все равно рыбу не берет, - жаловался он на соседку – норку. – Кладу вот на это бревно – забирает. Недавно все семейство знакомиться приводила. Малыши – четыре штуки - просто прелесть!
- А Тёма?
- Тёма тоже молодец. Не каждый день, но прилетает, видно, весь в делах. – это уже об орлане-белохвосте – огромном пернатом хищнике. – Вяхири улетели, скоро «черная» утка пойдет.
- А щука?
- Берет помаленьку. Только улов сохранять нет никакой возможности: ворует рыбу кто-то.
- Кто ворует?
- А бес его знает! Один без смены караулить у куканов не будешь, смена нужна… Вот позавчера сижу я как сейчас, вдруг под калинкой, под кустом, где у меня куканы привязаны ка-а-ак бухнет! Я туда, а вместо щуки на одном кукане обрывок веревки болтается!
- И какие догадки?
- Ясно, что кто-то не мелкий, раз щучину в три кило утащил: или выдра, или сом. Скорее сом… или выдра…
- Сочувствую. Ну да ты не обеднеешь. Скольких в этом году переловил?
- В этом году сильно не упирался, сто двадцать две штуки, не считая шнурков. Их обратно в воду, на подрост.
- Ты, Саныч, по ночам еще от избытка фосфора не светишься?
- А я и рыбу почти не ем! Окуня вон копченого – другое дело, а щуку отдаю друзьям, когда приезжают, поэтому и приходится на куканах держать и от сома беречь. Или от выдры, бес их разберет.
- Не всю рыбу в округе выловил?
- Не всю, Петрович. Давай «по маленькой» – и поедем, покажу местечко одно.
Приятели выпили за день рождения Петровича и отправились в путь. Впрочем, «в путь» – это громко сказано, поскольку через каких-то пятнадцать минут неспешной гребли уже были на месте, в заливе Секретном.
От случайных людских глаз вход в этот небольшой залив был закрыт густой уремой: кустами черемухи, калины и зарослями ежевичника. Узкой извилистой протокой можно было попасть в настоящий рыболовный рай: неглубокий заливчик был утыкан торчащими из воды корягами, к берегам прижимались семейства кубышек, а нависшие над водой кусты защищали от ветра любого направления. По гладкой воде расходились многочисленные круги от плавящейся рыбы. На дальнем берегу залива стоял огромный высушенный несчитанными годами тополь, на котором располагался целый птичий город - колония серых цапель.
- Вот это мой тебе, Петрович, подарок на день рождения. Владей, пользуйся, только дай слово никому, пока я жив, про залив не рассказывать и ловить здесь только в одиночку.
- Подарок пахнет жадностью, но, тем не менее, подарок хорош! Спасибо. Обещаю. На что здесь лучше берет?
- Да на все! С этого непаханого поля удавалось до девяти щук снимать. Как кабачки с собственной грядки, если бы она у меня была. Только колебалки всякую муру со дна цепляют, так что лучше крупными вертушками или плавающим воблером… Только поводок обязательно ставь: заливчик маленький, а щучки попадаются иной раз – мама не горюй! Самые большие, как ты знаешь, всегда сходят, но на восемь кил я здесь в этом году брал. Какой магнит их в этот залив притягивает – шут его знает. Только вот вчера из под той коряги «трешку» дернул, сейчас бросай туда – будет щука.
Петрович недоверчиво посмотрел на товарища и сделал заброс под указанную корягу. Не успел сделать два оборота катушкой, как спиннинг дернулся, и на кругах заходила некрупная щука.
- Да ты, Саныч, колдун! – отвесил комплимент именинник. – Спасибо за царский подарок!
- На здоровье. Пользуйся. Только об уговоре помни.
Рыболовы еще долго катались на лодках, ловили рыбу и обменивались друг с другом богатым опытом. А после был костер, символическая уха, копченые окуни под полагающийся случаю напиток и разговоры на самые разные темы. Радушный хозяин дорогого гостя домой в ночь не отпустил, уложил со всеми удобствами в палатке, где именинник все никак не мог уснуть, перебирал в уме события прожитого дня и все задавался вопросом: смог бы он Петрович, жить постоянно на Реке, принимая все ее настроения и прихоти? И, уже засыпая, ответил себе, что такое время для него, возможно, придет.